Кремлевское дело
Коррупцию невозможно уничтожить. Ее можно только уменьшить. Сколько бы циничные политики не использовали эту мантру, коррупция будет процветать. Ведь это топливо для государственной машины. Без нее остановится все, а ступени карьеры потеряют смысл. Хотя если количество взяток превышает нормальный уровень – цивилизация погибает. Рим и древний Китай самые яркие примеры. Украина на этом пути тоже очень сильно преуспела. Покупка постов в вертикали власти непременно приведет к печальным последствиям.
Но постсоветские страны вышли из времени и территории, где согласно официальным и неофициальным источникам коррупции не было. Ну, или она была очень маленькая. Так – конфеты врачу.
Тем более интересна история, описанная ниже, о нашем общем прошлом и будущем. Пока живо государство коррупцию не искоренить. Да и, наверное, не стоит. Слава богу, что об этом можно хотя бы писать.
Чему учит опыт борьбы с коррупцией в СССР изучал Максим Артемьев.
В конце мая 1989 года старший следователь прокуратуры по особо важным делам столкнулся в приёмной Михаила Горбачёва с генеральным прокурором СССР Александром Сухаревым. Увидев начальника, вошедший – лысый мужчина сорока с чем-то лет – недоумённо спросил с лёгким армянским акцентом: «А вы что здесь делаете?» «Как что, Михаил Сергеевич пригласил», — ответил генпрокурор. Следователь Тельман Гдлян разочарованно махнул рукой. Он шёл сюда с намерением доложить генеральному секретарю ЦК КПСС всю правду о коррупции, добытую за шесть лет работы его следственной группы, и получить добро на дальнейшие подвиги. Но присутствие Сухарева ставило крест на этих планах – тот никогда не скрывал враждебного отношения к деятельности Гдляна.
Ровно 20 лет назад руководство страны оказалось перед развилкой: можно было продолжать войну с коррупцией или закрыть «узбекское дело», в котором, по уверению Гдляна и его соратника Николая Иванова, были замешаны руководители государства. Перед современной Россией та же дилемма. Коррупция – один из несущих элементов системы управления. Не развалится ли страна, если власть вдруг начнёт самоубийственную борьбу с системой?
Тельман Гдлян попал в историю случайно. После Саратовского юридического института он устроился работать в прокуратуру в Ульяновске. Почему не пошёл в адвокаты? «Адвокат – человек наёмный и должен торговаться насчёт оплаты своего труда, а это не в моём характере, — отвечает Гдлян на вопрос Forbes. – К тому же мне пришлось бы называть чёрное белым только потому, что так думает мой клиент».
Дотошного сотрудника заметили и взяли в Москву следователем по особо важным делам. Его первое громкое дело было с хозяйственным уклоном: Гдлян отправил в тюрьму эстонского учёного-изобретателя Йоханнеса Хинта. Эстонец занимался внедрением своих открытий, с его подачи было создано советско-австрийское СП по производству силикальцита – дешёвого заменителя бетона. Следствие обвинило Хинта в нанесении ущерба государству в особо крупных размерах. Гдлян и сегодня не считает, что смерть эстонского предпринимателя, скончавшегося в тюрьме, на его совести. Хинт, мол, во время войны сотрудничал с немецкими спецслужбами.
Летом 1983 года Гдлян собрался в отпуск, впервые за восемь лет. Однако начальство велело ему лететь в Бухару, где ещё весной задержали начальника местного ОБХСС Ахата Музаффарова и директора горпромторга Шоды Кудратова. Гдлян недоумевал: взяточники средней руки – не уровень «важняка» при Генпрокуратуре. Причина в размере изъятых ценностей, объяснили ему. У полковника Музаффарова только наличных было найдено на сумму 1,5 млн. рублей.
Первые аресты были произведены по инициативе республиканского КГБ. Его шеф Лев Мелкумов действовал с благословения нового генсека Юрия Андропова. Оставаясь твердокаменным коммунистом, бывший глава всезнающей госбезопасности вполне представлял себе уровень коррупции, пьянства и безответственности в позднесоветском обществе, но полагал, что с недостатками можно справиться путём «подтягивания дисциплины». Борьбу за укрепление социалистической законности решили начать со Средней Азии.
При Брежневе Москва старалась не сильно вмешиваться в дела среднеазиатских республик, строивших «социализм с учётом национальных особенностей». Реставрация феодализма и вопиющая коррупция воспринимались руководством КПСС как плата за сохранение стабильности на отсталом и перенаселённом советском юге. Особым доверием Леонида Ильича пользовался бессменный первый секретарь ЦК узбекской компартии Шараф Рашидов, бывший газетчик и романист. Рашидова даже избрали кандидатом в члены Политбюро – о такой чести не мог мечтать никто из его предшественников.
Каток социальной инженерии проехал по мусульманским республикам СССР с меньшей силой, чем по России или Украине, оставив нетронутыми многие местные обычаи – от многожёнства до беспрекословного подчинения старшим. В Узбекистане всем заправляли пять региональных кланов, и каждый руководитель опирался на земляков – сверху и снизу. За продвижение по службе и награды нужно было платить по твёрдой таксе. Звание Героя социалистического труда стоило 1,5 млн. рублей, пост первого секретаря райкома или ректора вуза – 200000-300000 рублей. Деньги отбивались быстро – за поступление в институт абитуриенты платили от двух до пяти тысяч рублей.
Главной отраслью узбекской экономики было хлопководство. «Белое золото» считалось стратегическим продуктом, по объёмам производства которого оценивалась успешность местного
руководства. В реальности выращивание хлопка было формой борьбы с безработицей в трудоизбыточном регионе со стремительно растущим населением, а дотации на производство хлопка – завуалированной формой покупки местных элит.
Рашидов торжественно обещал «дорогому Леониду Ильичу» 6 млн. тонн узбекского хлопка – из них миллион, считается сегодня, составляли приписки. По оценке следователя по особо важным делам при Генпрокуратуре СССР Владимира Калиниченко, который занимался «хлопковыми» делами, с помощью приписок из союзного бюджета было украдено три миллиарда рублей. Половина этой суммы была потрачена на развитие инфраструктуры и строительство жилья, и в этом секрет неувядающей популярности Рашидова в современном Узбекистане. На счету Рашидова такие затратные проекты, как ташкентское метро и освоение Голодной степи. При нём Ташкент быстро отстроился после землетрясения 1966 года и превратился в один из важнейших городов Союза.
Контролёров из Москвы обезвреживали с истинно восточным радушием. Секретарь ЦК КПСС Яков Рябов вспоминал об одной из командировок в Узбекистан, в компании с министром-атомщиком Ефимом Славским: «Стол изобиловал различными напитками, прекрасной закуской, узбекскими фруктами, овощами, бахчёвыми и ещё чем-то… Царский стол, не иначе! Я задал вопрос Рашидову: «Зачем всё это, мы ведь только что хорошо позавтракали – час тому назад?» Шараф Рашидович отвечает: «Яков Петрович, вы же у нас такие дорогие гости, и как же вас не угостить по-братски». Я успел только сказать, что не привык к такому братству и мне, как человеку это не по душе. Рашидова выручил Ефим Павлович: «Яков, ты первый раз в Узбекистане, не обращай внимания, это Восток, у них свои правила не только к хорошему, но и к плохому, даже иезуитскому, но коль приглашают, пошли за стол». Далее Рябов приводит пояснения Рашидова: «…Не принимайте это близко к сердцу. Руководители области хотели приятное сделать гостям. Главное для них то, что вы сели за их стол вместе сними, то, что прикоснулись к их угощениям. Это для них уже радость, а то, что вы не доели, они доедят и выпьют за ваше здоровье».
После смерти Брежнева в ноябре 1982-го «рашидовщина» была обречена. Егор Лигачёв вспоминает: «Когда я стал секретарём ЦК в 1983-м, меня пригласил Юрий Владимирович Андропов и сказал: «Тысячи писем идут из Узбекистана о взяточничестве, пригласите товарища Рашидова и побеседуйте с ним по этому вопросу». Я отвечаю: так я же всё-таки простой секретарь ЦК, а он – член Политбюро. «Да нет, — говорит Андропов, — это не имеет значения, скажите ему, что это вы делаете по моему поручению». Я пригласил Рашидова, состоялась трудная для него беседа, и мы договорились, что в республику поедет группа товарищей». 31 октября 1983 года Рашидов покончил с собой.
Перед Гдляном, возглавившим следственную группу в сентябре 1983-го, задача была поставлена предельно простая – к концу года передать дело в суд. Тогда никто не предполагал, что его коллектив разрастётся до 209 следователей и будет распущен лишь в мае 1989 года. Своим заместителем Гдлян пригласил 30-летнего следователя Николая Иванова, знакомого ему по совместным командировкам на Северный Кавказ.
В конце 1983-го генпрокурор Рекунков вызвал Гдляна, чтобы узнать, почему не закончено дело. Тот ответил, что нити из Бухары ведут в партийно-административный аппарат республики, а оттуда – в Москву, поэтому рассчитывать на быстрый результат не приходится. Рекунков пригрозил Гдляну отставкой. Установка была ясна: закрутить дело на уровне начальников областного уровня, не поднимаясь выше. Но амбициозный следователь пропустил угрозы мимо ушей – слишком богатый материал шёл ему в руки.
Материалы уголовного дела №18/58115-83, расследовавшегося группой Гдляна, позволяют понять, как строились ключевые принципы управления системой и какую роль в этом играли неформальные связи, называемые нами коррупционными, а самим их участникам казавшиеся умением «жить по правилам». Вот Владимир Иванович Теребилов, сначала министр юстиции, затем – председатель Верховного суда СССР, избиравшийся депутатом Верховного совета СССР от Узбекистана. Первый секретарь Ферганского обкома УМАР Хамдам рассказывал: «Как только мы приехали на дачу к Теребилову…я занёс в комнату коробку. Сказал, что вот фрукты, гостинец по нашему обычаю… Тогда остро стоял вопрос о строительстве промышленных объёктов в Коканде, объектов социального, культурно-бытового назначения. Решался тогда вопрос и о строительстве Новококандского химкомбината. Чтобы заинтересовать Теребилова в решении этих вопросов, и я дал ему 15000 рублей. Они решили положительно, и помощь исходила действительно от Теребилова. Он «пробил» эти вопросы через Совет министров, Госплан, ЦК…»
А вот показания первого секретаря ЦК узбекской компартии Усманходжаева: «Осенью 1985 года Владимир Иванович прибыл в республику для встреч с избирателями… В беседе я воспользовался случаем и попросил Тербилова увеличить штаты судебных работников Узбекистана и прислать к нам грамотных и квалифицированных специалистов… Утром у себя в кабинете положил в дипломат чёрного цвета красочные альбомы и буклеты об Узбекистане и деньги – 20000 руб. в конверте. Приехал к Владимиру Ивановичу в номер. Поставил на пол дипломат с деньгами и книгами, сказал, что подарок от меня. При этом сообщил, что там двадцать тысяч денег и книги. Он поблагодарил меня, взял дипломат и отнёс в спальню… Спустя некоторое время Теребилов мне позвонил и сообщил, что смог разрешить вопросы о расширении штатов судебных работников республики.
Первый раз давать взятку председателю Верховного суда СССР было, честно говоря, страшновато. Потом понял, что он такой же хапуга, коррумпированный преступник, облечённый властью, как и многие ему подобные представители из Москвы, которым я давал взятки ранее».
Гдлян оказался дальновиднее, чем генпрокурор Рекунков. В феврале 1984-го умер Андропов, и к власти ненадолго пришёл Константин Черненко, однако отмашки прекратить дело в прокуратуру не поступило. А после того как генсеком стал Горбачёв, для Гдляна с Ивановым и вовсе настал звёздный час.
В 1986 году они пожаловались Горбачёву на то, что Рекунков и его зам Олег Сорока чинят помехи следствию. Момент был выбран верно. Рекунков занимал свой пост с брежневских времён, а провозглашённый Горбачёвым курс на обновление всех сфер советской жизни требовал решительной кадровой чистки. Политбюро поддержало следователей, Рекункова отправили в отставку. Политическая поддержка позволила Гдляну с Ивановым резко «повысить градус» антикоррупционной кампании.
Впервые со времён сталинских репрессий следователи добились ареста первого секретаря Бухарского обкома КПСС Абдулахита Каримова. Для этого они заручились поддержкой первого секретаря узбекской компартии Инамжона Усманходжаева, убедив его в том, что арест усилит его позиции. Когда Москва и Ташкент спохватились, прецедент уже был создан, и дальнейшие задержания прежде неприкасаемых членов ЦК были поставлены на конвейер. Одним из арестантов стал сам Усманходжаев.
Гдлян с Ивановым недолго были в фаворе. Настойчивое желание следователей перенести расследование из Ташкента в Москву, упоминание в их докладах фамилий членов ЦК КПСС стало всё больше раздражать Кремль. Согласия на арест Усманходжаева Горбачёв не давал больше года, несмотря на предъявления всё новых доказательств его причастности к коррупции. В глазах чиновников из ЦК, курировавших прокуратуру, эта следственная группа становилась всё более неуправляемой и опасной.
Следователи решили пойти на обострение и привлечь на свою сторону общественное мнение. 23 января 1988 года в «Правде» была опубликована статья «Кобры над золотом», в котором широко использовались материалы следственной группы и впервые писалось о размахе коррупции в Узбекистане. Её автор, журналист Овчаренко, летал в Узбекистан с заданием редакции разоблачить «злоупотребления» следователей, но пока он собирал материал, арестовали Усманходжаева, и «Правда» поменяла установки с точностью до наоборот. Вслед за «Правдой» о Гдляне с Ивановым стали писать самые популярные издания – «Огонёк», «Аргументы и факты», «Московские новости». Благодаря скандалу на 19 конференции в июне 1988 года, когда главный редактор «Огонька» Виталий Коротич объявил, что среди делегатов – четыре взяточника, следователям удалось добиться ареста двоих из них. А в апреле того же года следователи организовали выставку изъятых в Узбекистане ценностей в Мраморном зале Генпрокуратуры. В оцеплённое автоматчиками из дивизии Дзержинского здание привезли золотые монеты, кольца, серьги, браслеты, цепочки с бриллиантами стоимостью в восемь миллионов рублей. Фотографии усадеб первых секретарей обкомов с домиками для слуг, крытыми бассейнами, теннисными кортами, саунами, гаражами, складами, винными погребами довершали картину.
Всего следственная группа успела открыть 800 уголовных дел, по которым было осуждено более 4000 человек. В их числе десять Героев социалистического труда, 29 руководящих работников МВД Узбекистана и СССР, четыре секретаря ЦК КП Узбекской ССР, восемь секретарей обкомов. В Политбюро разволновались не на шутку, в ноябре1988 года в группу были введены сотрудники КГБ с исключительным правом допроса главных фигурантов. Гдлян и Иванов быстро сообразили, что задача новичков – разваливать дела. Параллельно ЦК собирал компромат на обоих следователей. Они, мол, вели следствие «бериевскими методами», любой ценой выбивая признательные показания.
Благодаря начатой в прессе кампании Гдлян с Ивановым стали не менее популярны, чем Борис Ельцин или Алла Пугачёва. Демонстранты выходили на Красную площадь с плакатами на груди: «Ельцин, Гдлян, Иванов – наша надежда». Ничто так не объединяло людей, как ненависть к нравам правящей верхушки. Посоветовавшись с коллегами, Гдлян решил избираться в народные депутаты. «Когда ты сидишь со взяточниками в Кремле, им труднее угробить дело», — объясняет свои мотивы Гдлян.
Расчёт оказался ошибочным. Появление Гдляна на трибуне Съезда народных депутатов разочаровало даже его потенциальных сторонников. Вот как вспоминал об этом Анатолий Собчак: «Казалось, что ни Гдлян, ни Иванов просто не слышат конкретных обвинений в их адрес, да и сами предпочитают оперировать не фактами, а рассуждениями о кремлёвской коррупции и тому подобном. Перед нами были не профессионалы, знающие цену доказательствам, не парламентарии, умеющие связать частное с общим, а ораторы с площади, обращавшиеся поверх депутатских голов к миллионам телезрителей, жадно ловивших каждое их слово. Кстати, человек, который перед телекамерой ведёт себя как на многотысячном митинге, столь же нелеп, как и кричащий в комнате, где слышен даже шёпот…»
Постановлением ЦК под грифом «Совершенно секретно» 24 марта 1989 года была создана комиссия «по проверке фактов нарушения законности при расследовании дел о коррупции в Узбекской ССР». Через месяц пленум Верховного Совета СССР принял решение о посмертной реабилитации Хинта, признав его осуждение «грубым нарушением социалистической законности». Ещё через две недели, 6 мая, Гдлян и Иванов были отстранены от участия в следствии.
На этом фоне состоялось свидание Гдляна с Горбачёвым 20 мая. Следователь шёл к генсеку как на высший суд, ощущая себя выразителем надежд всего советского народа. Сам Горбачёв никогда не воспринимал следователей всерьёз. В его двухтомных мемуарах имя Гдляна даже не вспоминается. Разговора тет-а-тет не получилось. Помимо генпрокурора в кабинете генсека сидели председатель КГБ, министр внутренних дел, председатель Верховного суда. «Мы здесь с вами должны решить судьбу государства, надо спасать страну», — обратился к Горбачёву Гдлян. Тот в ответ назвал следователя «вели
ким профессионалам», намекнул на «блестящие перспективы», но не поддержал и ничего конкретного не пообещал. Разочарование было полнейшим. Гдлян вспоминает, что сам прервал разговор и пошёл прочь из кабинета. Вдогонку полетели слова Горбачёва: «Вы плохо закончите, опомнитесь, вернитесь».
Горбачёв оказался прав: политическая звезда Гдляна, оттёртого от следствия, быстро закатилась. В августе 1991 года интерес к его персоне на короткое время вернул путч: Гдлян оказался в числе немногих задержанных по приказу ГКЧП. Почему председатель КГБ Владимир Крючков решил арестовать именно его, непонятно до сих пор. Сам Гдлян убеждён, что путчисты боялись его неподкупности, тогда как Ельцин, арестуй его ГКЧП, дрогнул бы, как после октябрьского пленума ЦК КПСС в 1987 году, — снятый с поста председателя московского горкома партии будущий президент России униженно просил руководство компартии о политической реабилитации.
Сегодня Гдлян готов долго рассуждать, как надо было действовать, чтобы сохранить СССР: бранить «христопродавца» Горбачёва, Ельцина, Гайдара, сожалеть, что они не пошли по пути Ден Сяопина. Гдлян верит, что, проживи Андропов подольше, борьба с коррупцией завершилась бы полной победой и развитие Советского Союза пошло по-иному – по китайскому варианту.
Вот только можно ли было победить коррупцию в СССР? Французский политолог Ален Блюм как-то назвал коммунистов «властью, желающей прежде всего казаться, а не действовать, утверждаться, а не управлять». Государство могло загнать всех призывников в армию, но не могло защитить их от дедовщины. Оно могло упразднить частную собственность и предпринимательство, но не могло контролировать миллионы ежедневно, ежечасно возникающих неформальных экономических отношений между гражданами. Теневая экономика была жизненно необходимым ингредиентом советского эксперимента. Женские сапоги и дублёнки, джинсы и кроссовки, лекарства и сервелат можно было достать только по блату или купить у фарцовщиков. Для номенклатуры использование власти для собственного обогащения, особенно на Востоке, было естественной рентой, само собой разумеющимся источником доходов, подлинной оплатой их труда. И Егор Лигачёв, обвиняющий группу Гдляна – Иванова в том, что она «разваливала страну», похоже, не так уж и не прав.
Сегодня Гдлян возглавляет «Всероссийский фонд прогресса, защиты прав человека и милосердия им.А.Д.Сахарова», изредка общается с Николаем Ивановым (тот сейчас адвокат) и переживает за страну. Бывший следователь сетует: «Смотрю иной раз – выступают махровые взяточники – я-то их знаю, — и они сегодня в первых рядах борьбы с коррупцией!» Антикоррупционные инициативы Дмитрия Медведева не внушают ему доверия – «президента окружают такие советники, которые насоветуют неизвестно что».
По материалам Forbes
