Борис Морозов — олигарх всея Руси

Администратор | 29.04.2011 17:17

Боярин-олигарх Борис Морозов55 000 человек, 45 000 десятин пахотной земли, 9000 крестьянских дворов, 330 населенных пунктов, 85 церквей, 24 господские усадьбы плюс не подлежащие точному учету мельницы, кузницы, мастерские, металлургические и поташные заводы, пивоварни, кабаки, лавки, амбары, фруктовые сады, искусственные пруды для разведения рыбы — в середине XVII века все это принадлежало одному человеку. Боярин Борис Иванович Морозов, воспитатель и ближайший советник царя Алексея Михайловича, а также глава его правительства, славился своими богатствами не только в России, но и в Европе. Австрийский посланник в Москве Августин Мейерберг писал, что у него была такая же жадность к золоту, «как обыкновенно жажда пить». Выходи в те времена Forbes, Морозов мог бы возглавить список русских миллиардеров.

Служилый олигарх

Если где и существовало несметное количество мифов, помноженное на еще большее число неясностей, так это в родословных и биографиях старомосковской знати до Петра I. Бояре Морозовы, например, утверждали, что ведут свою родословную от некоего Михаила Прушанина. По одной версии, он служил Александру Невскому и даже отличился в знаменитом сражении 1240 года со шведами на Неве. Согласно другой легенде, предок Морозовых пришел в Новгород вместе с самим Рюриком. Впрочем, первым человеком в семействе, чье существование подтверждается документально, стал боярин Иван по прозвищу Мороз, который служил Дмитрию Донскому в Москве,— один из его сыновей погиб на Куликовом поле.

Точная дата рождения самого богатого из Морозовых — Бориса Ивановича в документах отсутствует. Известно, что он начал службу сразу после Смутного времени в 1616 году, а еще через год женился; имя его первой супруги, впрочем, тоже неизвестно. Его подпись стоит на грамоте Земского собора 1613 года об избрании царем Михаила Федоровича Романова.

Судя по всему, Борис довольно рано осиротел и, как отпрыск знатной фамилии, вместе с братом был взят на житье в царский дворец. Придворный врач англичанин Самуэль Коллинс утверждал, что воспитанием Морозова занимался лично царь. В юношеские и молодые годы Борис, несомненно, пользовался покровительством дяди — бывшего казанского воеводы Василия Петровича Морозова, сыгравшего заметную роль в ополчении Минина и Пожарского.

При всей знатности, однако, Борис Морозов не обладал сколько-нибудь значительным состоянием. Первые десять лет придворной службы он был кравчим — разливал вино на званых царских обедах. Первоначально ему принадлежало только 400 десятин земли (десятина — 1,0925 га) наполовину с братом Глебом, с этого и началось его богатство. Через пять лет службы Борису уже лично было дано еще 500 десятин. В течение следующего десятилетия он постоянно выслуживал понемногу еще и еще. Например, в 1618 году, когда польский король вновь пытался захватить Москву, но потерпел неудачу, Морозову «за осадное сидение» было дано 300 десятин земли. К моменту же, когда в 1634 году Борису Ивановичу был пожалован боярский чин, размеры его владений выросли как минимум в три раза. Однако все равно ему было еще далеко до крупнейших земельных магнатов Московии, таких как, скажем, ближайший родственник царя боярин Никита Иванович Романов, в личном владении которого помимо многочисленных деревень находился целый город Романов-Борисоглебский, ныне Тутаев, на Волге.

В ту эпоху, впрочем, как и во все другие времена на Руси, чтобы войти в число самых богатых, нужно было попасть в ближайшее окружение государя, а еще лучше — породниться с царской семьей. Для начала Морозов стал дядькой, его назначили руководить воспитанием царевича, будущего государя всея Руси Алексея Михайловича. И стоило Алексею стать царем, как в том же 1645 году он сделал любимого дядьку главой ключевых ведомств; в тех условиях это фактически означало, что Борис Морозов стал главой правительства. Тогда же из царских владений Морозову было пожаловано два богатейших поволжских села — Мурашкино и Лысково с 23 деревнями в Нижегородском уезде. Одним росчерком пера новоиспеченный фаворит получил 3500 крестьянских дворов и около 10 тыс. крестьянских душ мужского пола.

Рядом с новыми поволжскими владениями Морозова находился Макарьевский Желтоводский монастырь, славившийся самой крупной в России торговой ярмаркой. Вообще Нижний Новгород и прилегающие к нему земли в XVII веке относились к числу экономически наиболее развитых в стране. В отличие от большинства других частей Московского царства там гораздо быстрее развивались торговля и промыслы, появлялись первые мануфактуры, местами даже использовался наемный труд. Получение здесь столь лакомого куска собственности открывало перед Морозовым широкие перспективы обогащения.

Однако на этом рост земельных владений магната Морозова не остановился. Вскоре боярин упрочил свое положение при дворе, став царским родственником. Он женился на Анне Милославской, сестре супруги Алексея Михайловича Марии, которую чуть ранее заботливый дядька лично подобрал для своего воспитанника. Теперь уже он не выслуживал вотчины, а как частное лицо боярин Морозов покупал их у боярина Морозова — премьер-министра.

Сделать это было тем легче, что даже в середине XVII столетия, по прошествии почти 30 лет после Смутного времени, в центральных уездах сохранялось немало заброшенных земель, где некогда находились села и деревни. Земли эти принадлежали казне, но дохода никакого не приносили. Вот новый глава правительства и решил провести приватизацию убыточных активов. Как водится, на выгодных для себя условиях. Подобным образом в руки Морозова, в частности, попало село Котельники; сейчас это довольно крупный поселок в ближнем Подмосковье между Капотней и Дзержинским. Некоторое время спустя, когда после 1654 года началась война России и Польши за украинские земли, боярин добился разрешения переселять на принадлежащие ему пустоши пленных белорусских крестьян. К слову сказать, подобная «приватизация» даже при всей ее очевидной коррупционности шла на пользу государству: в тех же Котельниках за 20 лет после передачи села Морозову размер пашни, который поначалу составлял 20 десятин, вырос более чем в 30 раз. Другой пример: в Вяземском уезде на месте 200 выкупленных у казны пустошей было заново отстроено и заселено 18 деревень.

Бизнес по-старомосковски

Приватизацией земель прирастание богатств Морозова не ограничивалось. Страна восстанавливалась после Смутного времени. А в Европе появилась устойчивая тенденция к развитию рынка, предпринимательства, денежных отношений. Новые экономические веяния доходили и до России. Началось все с торговли — ею тогда занимались не только купцы, но и почти все слои населения. Нижнего чина дворянин, отправляясь по государевой службе в дальний уезд, прихватывал с собой хотя бы отрез сукна на продажу — какая-никакая прибавка к скудному жалованью. Что тогда говорить о боярах с их колоссальными вотчинами и весом при дворе — тут уж нельзя было не развернуться. Первая известная торговая операция Бориса Морозова была совершена в 1632 году, когда во время начавшейся войны с поляками он вместе с братом Глебом поставили 100 четвертей хлеба, что составляло 600 пудов, или около 10 т, для нужд русского войска.

В дальнейшем высокое служебное положение боярина Морозова способствовало тому, что его сделки с казной превратились в один из главных источников его личных доходов. Во время очередной войны, уже в 1660 году, он вместе с купцом Гурьевым продали войску 10 тыс. четвертей ржи. Торговля хлебом интересовала боярина особенно сильно из-за его нижегородских владений. Разница в цене выращенного здесь зерна по сравнению с Москвой составляла три-четыре раза. Такая прибыль подвигла Морозова не просто реализовывать собираемый в собственных угодьях урожай, а заняться его скупкой поблизости и перепродажей. Для хранения закупаемого зерна в Нижнем Новгороде было построено три огромных житных двора с 38 житницами. Там, где есть хлеб, появляется и хлебное вино — водка. Причем продукцию собственных винокурен Морозов продавал своим же крестьянам в сельских кабаках, а излишки поставлял на рынок за пределы вотчины. Только в 1651 году из его нижегородских владений в Казань было продано 10 тыс. ведер вина (ведро — 12, 299 л).

Торговля Морозова не ограничивалась внутренним рынком. Часть производимого в его хозяйстве товара шла за границу. Особым спросом в Европе в то время пользовался поташ, получавшийся путем многократного пережигания древесной золы и использовавшийся, в частности, при производстве мыла. В середине XVII века один француз предлагал даже целую схему экономического освоения российских ресурсов: сначала сжигать лес и перерабатывать его в поташ, а потом на образовавшихся полях выращивать хлеб — все, разумеется, ради доходов на внешнем рынке.

Морозов, по всей видимости, был в курсе этой идеи и очень увлекался поташным производством. В его владениях находилось самое большое количество поташных предприятий в России. Что характерно, на вредных работах использовались не только крестьяне (в основном бедняки, не способные платить нормальный оброк), но и специальные наемные работники — «деловые люди», как их тогда называли. Одна бочка поташа стоила около 35 руб., а в морозовских вотчинах их производили сотнями. Главными зарубежными партнерами боярина были голландцы. Шведский резидент в Москве Карл Поммеренинг не без оснований утверждал, что именно с подачи Морозова, торговавшего с Европой через Нидерланды, в 1649 году из России под предлогом борьбы с кромвелевской революцией были окончательно выдавлены англичане. Нетрудно догадаться, кто тут же занял их место.

Принявший православие голландец Андрей Виниус был и советником правительства, и бизнес-партнером возглавлявшего это правительство Бориса Морозова. В 1640-х годах они на паях пытались построить металлургический завод в Туле. Тогда эта затея не удалась, но боярин не отказался от идеи производить в России железо. В 1651 году он пригласил из-за границы мастера, который должен был организовать «рудню на мельнице» в его подмосковном селе Павловском. Поскольку в качестве сырья тогда использовалась только так называемая болотная руда (отложения на дне болот бурого железняка — лимонита), из нее получался низкокачественный металл. Тем не менее павловские «железные заводы» продолжали работать и после смерти Морозова.

Еще одну рудню боярин завел в поволжском Лыскове. Но прежде, чем строить здесь новый завод, он целый год анализировал его возможную прибыльность, изучая опыт соседнего Макарьева монастыря. И в итоге решил не жалеть инвестиций. В число других принадлежавших боярину производственных активов входили полотняный «хамовный двор» в селе Старое Покровское Нижегородского уезда, где работали ткачи-поляки. Морозов поставлял в государственную казну юфть — специально выделанную водостойкую кожу, которую тогда использовали при изготовлении армейских сапог. В 1661 году из боярских вотчин было продано 76 пудов юфти на сумму 1156 рублей 60 алтынов.

Еще одной немалой статьей доходов боярина стало ростовщичество. Конечно, у Морозова не было своего банкирского дома, как, скажем, у Ротшильдов, но он весьма охотно давал разные суммы в долг под проценты. Мелкие дворяне занимали относительно небольшие суммы — 200, 400, максимум 600 руб. Так образовывалась его клиентела среди служилых людей. Кредиты иностранным купцам, дававшиеся обычно при заключении торговых сделок, бывали и в десять раз больше тех, что брали небогатые служилые дворяне. Самый крупный из известных разовый кредит составил 8 тыс. руб. Общее число должников Морозова могло достигать 80 человек, а годовая сумма выплат по процентам составляла около 85 тыс. руб. В его долговые сети попадали даже члены царской семьи, как, например, это произошло с сибирским царевичем Алексеем Алексеевичем.

Ну и разумеется, в условиях вотчинного государства, каким было Московское царство, важную статью доходов составляла занимаемая в этом государстве должность. Вернее сказать, то, что благодаря этой должности можно было получить. Одним окладом 900 руб. (по правде говоря, это была весьма немалая сумма) дело, конечно же, не ограничивалось. И русские, и иностранные источники отмечают невиданный рост взяток в период 1645-1648 годов, когда Морозов, пользуясь безграничным доверием нового, еще совсем молодого царя Алексея Михайловича, достиг наивысших служебных постов и сосредоточил в своих руках почти все управление государством. Как свидетельствовал иностранный путешественник Адам Олеарий, в это время в Москве сложилась целая сеть, состоявшая из приказных людей и занимавшаяся разного рода неформальными поборами с населения. Ее звеньями руководили расставленные на наиболее важных должностях доверенные лица Морозова, а цепочка взяток вела на самый верх. В результате, например, попасть на российский рынок могла только та иностранная компания, которая приносила «больше всего подарков» лично главе правительства.

Кроме того, Морозов, судя по всему, был непревзойденным мастером освоения казенных средств. Взять хотя бы осуществленное именно при морозовском правительстве возведение укреплений в Кирилло-Белозерском монастыре. Утверждалось, что через этот медвежий угол на Москву с севера якобы могли пойти шведы. До самого Кириллова от тогдашней шведско-русской границы пролегали сотни километров труднопроходимой местности. И даже если в течение короткого лета использовать речной путь, вариант массового вторжения здесь был скорее гипотетическим, чем реальным. По крайней мере, сами шведы на это так и не решились, а бывающие здесь туристы до сих пор удивляются, зачем на Вологодчине построили самую большую в Европе крепость, которая, как и все самое большое на Руси, так ни разу и не была использована по назначению. Впрочем, лично Морозову эти стены пригодились: летом 1648 года он сбежал в Кирилло-Белозерский монастырь, чтобы укрыться здесь от Соляного бунта, когда не согласные с его методами управления москвичи требовали выдачи и казни царского фаворита.

Траты и риски

Точные размеры состояния Морозова неизвестны и с трудом поддаются исчислению. Судя по всему, и 350 лет назад на Руси не было принято показывать все свои доходы. Иммунитетом Морозову служила «слава и сила» самого богатого и влиятельного человека после царя и патриарха. Как сообщает Мейерберг, после смерти боярин оставил «несметное число серебряных рублей, золотых червонцев и иоахимталеров». Об истинном богатстве Морозова можно судить хотя бы по тому, что лишь на одну из многочисленных раздач милостыни в память после его кончины было потрачено 10 тыс. руб. Собственно, именно по расходам, как сейчас, так и тогда, можно косвенно судить и о реальных доходах.

Но далеко не все богатства, особенно в XVII веке, измерялись только деньгами. Взять хотя бы сохранившиеся в хозяйственном архиве Морозова описи столовых запасов, предназначавшихся для его личного пользования и угощения высоких гостей. Вот в январе 1652 года он пишет своему приказчику Андрею Дементьеву в подмосковное село Павловское, повелевая тому засолить и приготовить к торжественному приему царя 180 свиных туш. Мясо везли 37 подводами из другого уезда, и в итоге обнаружилось, что не хватает двух пудов — одна подвода по дороге потерялась. Судя по сохранившимся документам, за эту «усушку-утруску» скорый на расправу боярин никого наказывать не стал — столь незначительной, видимо, была для него потеря 32 кг мяса. Еще одна опись, датируемая декабрем 1650 года, свидетельствует о размерах натурального оброка, который крестьяне только одного села Троицкого в Нижегородском уезде должны были поставить на боярский стол к Рождеству: «с каждого дыма» полагалось взять одного гуся, по одной курице, да еще по пуду «свиных мяс, добрых и хлебных». Только одна скромная партия живой рыбы, которую по прихоти Морозова возили с Волги в Москву, могла состоять из 7 стерлядей, 69 щук и 163 карасей. Согласно еще одной описи, «для боярского обихода» было доставлено восемь бочек вина — снова по случаю «государева прихода» в гости к Борису Ивановичу.

В Москве и ближайшем Подмосковье у Морозова было как минимум четыре личные резиденции. Одни палаты, как и полагалось, прямо в Кремле, рядом с царским дворцом и Чудовым монастырем. Еще одно подворье находилось в районе Воронцова поля; после смерти боярина, согласно его распоряжению, здесь была устроена богадельня. Главной загородной резиденцией было село Павловское, ныне Павловская Слобода, куда теперь лучше ехать по Новой Риге, а раньше — во времена Морозова — ездили через Тушино. В Павловском находился целый агрогород, обслуживавший боярина и его многолюдный двор. Помимо уже упомянутых железоделательных заводов здесь были разбиты сады и устроены пруды с рыбой, по всей видимости, чтобы лишний раз не ездить на Волгу. Сюда же на званые обеды могли приезжать царь и царские вельможи. Да и сам патриарх Никон, выходец из Макарьевского Желтоводского монастыря, вскоре начал строить свою резиденцию по той же дороге — в Новом Иерусалиме. Скромная усадьба в Котельниках служила охотничьим домиком — Морозов был страстным любителем соколиной охоты, к которой приучил и царя Алексея Михайловича. А вот в селе Городня на Волге под Тверью (оно и сейчас находится за Завидово на трассе Москва—Санкт-Петербург) боярин построил целый деревянный замок. До наших дней он дошел в описании голландца Николаса Витсена, и известно, что Морозов поселился здесь, когда в 1648 году решил перебраться из ссылки в Кириллове поближе к столице.

Трудно представить себе богатого человека без подобающего его статусу средства передвижения. Bentley тогда еще не изобрели, так что боярину приходилось довольствоваться каретой, которую ему по случаю свадьбы подарил лично Алексей Михайлович. Салон экипажа был обит золотой парчой с подкладкой из дорогих соболей, а ободья колес и прочие внешние украшения выполнены из чистого серебра. Жаль, что попользоваться роскошным подарком боярин смог недолго: в июне 1648 года участники Соляного бунта в считаные минуты превратили карету в груду щепок. Разгромленным оказался вообще весь богато обставленный дом Морозова в Кремле. Со словами «то наша кровь» все, что там находилось, восставшие «изрубили, разбили и растащили, а чего не могли унести — попортили». Самому же боярину, чтобы спасти жизнь, пришлось, забыв о шикарном выезде, бежать верхом во весь опор.

Впрочем, богатство и роскошь были вскоре восстановлены и стали даже еще большими. Уйдя с официальных государственных постов, боярин, пусть и в меньшей степени, чем раньше, все же сохранил влияние на царя. Он по-прежнему мог «решать вопросы» на самом высоком уровне. Только теперь у Морозова было значительно больше времени, чтобы заниматься собственным хозяйством. Наибольшее процветание его вотчинной империи приходится как раз на 1650-е годы.

Ненормальный феодал

По учебникам истории мы привыкли считать, что боярин — этот тот, кто с животом и длинной бородой, в высокой горлатной шапке и долгополом кафтане, сидит подле царя на лавке в Грановитой палате и всеми силами противится всему новому и прогрессивному. Как сообщал своим заказчикам завербованный шведской разведкой и бежавший на Запад дьяк Посольского приказа Григорий Котошихин, «а иные бояре, брады свои уставя, ничего не отвечают, потому что царь жалует многих в бояре не по разуму их, но по великой породе, и многие из них грамоте не ученые и не студерованные». Подобное описание, однако, не всегда согласуется с реальностью. Да и исключений было не так уж мало. Среди потребительских трат Морозова, к примеру, наряду с предметами роскоши известное место занимала и покупка книг. В его домашней библиотеке наряду с изданиями на русском языке, которые выпускал Московский печатный двор, были и выписанные из Литвы книги на латыни, в том числе политические сочинения Цицерона и исторические — Тацита.

В отличие от многих других крупных землевладельцев боярин Морозов лично руководил своим огромным хозяйством. Он вел переписку с приказчиками, контролировал их деятельность, решал возникавшие внутренние споры, гасил конфликты, наказывал и жаловал, вмешивался в любую мелочь. Если не каждый день, то уж точно несколько раз в неделю из-под его пера выходили письма со все новыми и новыми распоряжениями и поручениями. В его колоссальных владениях действовала жесткая централизованная система управления, копировавшая вертикаль, существовавшую на уровне государства. Для координации деятельности отдельных звеньев хозяйства в Москве был создан специальный частный приказ, аппарат которого собирал информацию о положении дел на местах, осуществлял общий контроль и учет, готовил регулярные доклады хозяину и занимался рассылкой корреспонденции. Приказные люди Морозова имели большую власть, они составляли единую команду и обладали значительным весом не только в боярской вотчине, но и за ее пределами. Главными исполнителями выступали местные приказчики и подчиненные им приставы. Их функции определялись в специальных наказах. Приказчик отвечал за боярское хозяйство и промыслы, собирал крестьянский оброк, следил за исполнением барщинной повинности, осуществлял функции суда первой инстанции. Обо всех мало-мальски значимых подробностях местная администрация должна была докладывать в центр.

И вот еще что было интересно: при всей своей безусловной жесткости и авторитарности крепостником-то Морозов как раз и не был. Наоборот, он даже всячески сопротивлялся введению крепостного права. Судите сами: крестьянский оброк не составлял в его доходах решающей доли. Большая часть денежных средств, насколько можно судить, шла от торговли и промыслов. К тому же при таком количестве крестьян брать с них можно было гораздо меньше, чем собирали другие феодалы. Известно, что, переманивая домовитых хозяев в свои владения, Морозов и вовсе на какое-то время предоставлял им полное освобождение от оброка и других повинностей. Какой-нибудь соседний мелкий помещик со своими жалкими десятью дворами иной раз мог оказаться беднее крестьянина, жившего за «сильным человеком». Да и собирать оброк с десяти человек совсем не то же самое, что с десяти тысяч. Жить в вотчине такого магната, как Морозов, было явно лучше: и платить нужно меньше, и кредит, если что, легко можно получить, и защита от других сильных или просто лихих людей тоже будет. Вот и бежали крестьяне — не столько на Дон, сколько в крупные боярские латифундии. В свою очередь, дворяне, составлявшие основу ополчения в Московском царстве, постоянно требовали от государства запретить этот переход, то есть, собственно, и ввести крепостное право. В итоге под давлением дворянства магнаты были вынуждены уступить, такова была плата за лояльность войска в условиях бунташного века. Но даже после принятия Соборного уложения 1649 года, формально завершившего установление крепостничества в России, конкретные механизмы сыска и возвращения беглых прежним хозяевам не были прописаны еще как минимум десятилетие. И тут, конечно, без Морозова не обошлось.

В конце жизни один из богатейших людей России страдал подагрой и водяной болезнью. К его услугам, разумеется, были лучшие иностранные лекари из Аптекарского приказа, но все, увы, имеет свой предел. Борис Морозов умер в 1661 году. Даже в последний год жизни, редко вставая с постели, он пытался контролировать дела в собственном огромном хозяйстве. Причем не только из-за того, что он уже не мог жить иначе. Передать управление огромным хозяйством оказалось некому — у боярина Морозова так и не появилось детей. Как писал один из современников, «он много раз видел себя отцом», но дети, по всей видимости, умирали в младенчестве.

В итоге круг наследников оказался невелик. Год спустя умер брат Глеб, еще через некоторое время скончалась и вдова Бориса Ивановича — Анна Морозова-Милославская. Сразу же после ее смерти львиную долю — села Павловское, Мурашкино и Лысково забрал себе царь Алексей Михайлович. Для их управления на государственном уровне был создан Приказ тайных дел.

Немалая часть остальных владений перешла вдове Глеба — известной деятельнице церковного раскола Феодосии Морозовой-Соковниной и ее сыну Ивану. Но вскоре их обоих бросили в тюрьму, где они и закончили свой век. Причем некоторые до сих пор считают, что причиной тому были не столько религиозные споры, сколько слишком большой кусок богатства, доставшийся довольно молодой вдовице. Всю собственность арестованных конфисковали. Так хозяйственная империя боярина Бориса Ивановича Морозова, выросшая благодаря близости этого главы правительства к казне государства, оказалась государством же и поглощена.

Источник

Категории: Вертикаль| свита

Метки: , , ,

  • http://aktiv.com.ua Галаган Евгений

    В России ничего не меняется. Ближе к власти больше денег. А конец — один!