Сирия: на пороге хаоса (фоторепортаж)

Администратор | 6.03.2012 15:16

Первый раз я столкнулся с сирийским государством Асадов 4 месяца назад, пытаясь получить визу в арабскую республику: усатый мужик у входа в посольство Сирии в Анкаре вырвал командировочное письмо от редакции, отложил, не взглянув, и пробурчал «Не положено!» Дальнейшие попытки навести связи с Дамаском не принесли большего успеха. Оказалось, что сирийскому государству нельзя послать е-мэйл — ни один из двух предложенных на сайтах правительства е-мэйлов просто не работал. Впрочем, и сайты тоже частично не работали, а ответивший на телефонный звонок в Министерство информации, работающее с международной прессой, необычайно удивился, услышав английский язык, и быстро повесил трубку. Возникало впечатление, что оппозиция победила, и Дамаск уже захвачен.

Спустя 4 месяца, получив визу и прилетев в Дамаск, я обнаружил, что вся работа с иностранными журналистами сосредоточена в двух разбитых кабинетах на 8-м этаже полузаброшенного здания в пригороде, где размещается Министерство информации. В коридоре стоял электрочайник с давно немытыми стаканами и при нем советского вида учрежденческая тетка. Казалось, вот-вот застучат печатные машинки.

Я прилетел в Дамаск, чтобы получить ответ на вопрос — как случилось, что самая мирная страна Ближнего Востока меньше чем за год превратилась в кипящий насилием котел? Глава отдела Абир на плохом английском заявила, что причина всему — иностранные террористы и заговор против Сирии. А на просьбу познакомить с доказательствами сообщила, что доказательства, наверное, есть, но они относятся к ведению Министерства внутренних дел, а это другое министерство, к которому она никакого отношения не имеет. «Я не могу Вам помочь» — недружелюбно заявила она на прощание.

Оппозиция, напротив, легкодоступна и с удовольствием идет на контакт. В Дамаске оппозиция представлена в основном образованной молодежью, принадлежащая среднему классу. Это они организуют демонстрации-флэшмобы в пригородах Дамаска каждый вечер, собираясь на 2-3 минуты в заранее условленном месте и выкрикивая антиправительственные лозунги. Разговаривая на свободном английском с этими приятными открытыми людьми, выглядящими как хипстеры, кабинет Абир вспоминался как страшный сон. Становилось ясно, что эти умные люди с горящими глазами — это и есть то светлое будущее, которое Сирия заслужила. Впрочем, реальность как всегда оказалась значительно сложнее первого впечатления.

Романтический образ революционеров начал развеиваться, когда при переговорах с оппозиционерами о поездке в горы вокруг Дамаска, где скрываются активисты оппозиционной Свободной сирийской армии, девушка-координатор, неловко улыбаясь, сказала: «Вы только камеру с собой возьмите подешевле, маленькую какую-нибудь, и денег много не берите. Понимаете, они иногда просят иностранных журналистов подарить им «подарок»… На мой вопрос она пояснила, что бойцы свободной армии люди простые, и иногда в поисках «подарков» выворачивают карманы представителей СМИ и отбирают сумки.

После того, как Россия наложила вето на резолюцию ООН по Сирии, ситуация для российских граждан в стране стала крайне опасной. Один из шейхов, имеющих большое влияние на оппозицию, издал фетву (религиозную рекомендацию), обьявляющую русских целью номер один. Шейхи являются главными религиозными идеологами движения. Они же неформально судят подозреваемых в предательстве. «Понимаешь, — обьясняет мне один из оппозиционеров, — убить человека в исламе — это грех. А шейхи могут сделать исключение, издав фетву, разрешающую убить предателя.»

«Но они, конечно, взвешивают все обстоятельства и требуют доказательств», — добавляет он поспешно. Два главных шейха оппозиции скрываются за рубежом и оттуда же издают фетвы: Эхсан Бадарани живет на три дома — между Турцией, США и Германией. А Абулхода Якуби, иммигрант из Марокко, получавший образование в Великобритании и Швеции, находится сейчас в Турции.

В одном из кафе Дамаска мы встречаемся со связным свободной армии в столице. Абухаджар уже не похож на хипстеров из модных кофеен Старого города. Он явно религиозен, носит бороду и говорит категорично, не признавая никаких вариантов. Я начинаю понимать, какие люди непосредственно с оружием противостоят правительству Асада. «Мы ненавидим Россию! Русские — это теперь «киднэппинг нэйшн» (нация для похищения) номер один. А ты точно не на русских работаешь?» Я представлялся журналистом из Британии, чтобы снизить возможные риски. Иностранные журналисты оказываются в Сирии в крайне сложной ситуации — с одной стороны они являются нежелательными свидетелями ситуации для властей (и мало кто может сказать, в какой момент сирийские спецслужбы могут счесть, что журналист увидел слишком много), с другой же — они прямая цель военизированных группировок в составе оппозиции, которые пытаются запачкать правительство. После раскрытого «Фигаро» убийства оппозицией французского журналиста в Хомсе любые контакты с ней становились весьма рискованны.

Напрямую полиции и военных в Дамаске видно совсем немного — сложно сказать, что всего в 100 километрах в Хомсе, судя по сообщениям канала Аль-Джазира, идет настоящая война. Впрочем, как рассказывает Фара — еще одна активистка, имеющая постоянную связь с Хомсом, в действительности правительственная армия и вооруженные формирования оппозиции находятся в процессе постоянных переговоров и разделили зоны влияния в Хомсе. Дело доходит до того, что чек-пойнты регулярно меняются — в один день там могут стоять правительственные солдаты, на следующий — бойцы свободной армии. И наоборот.

Резидент Хомса Тарик, сбежавший оттуда в Дамаск, подтверждает, что насилие действительно перешло в плоскость отношений между сектами. Алавиты поддерживают армию, поскольку опасаются за свою безопасность, а сунниты в целом оказывают содействие оппозиции. C обеих сторон могут быть исключения, однако можно сказать, что трещина пошла по самому фундаменту сирийского общества.

На просьбу рассказать что-то, чему он лично был свидетелем, Тарик долго молчит, а потом рассказывает, как его друг-алавит, живший в суннитском квартале, был убит боевиками свободной армии. Сначала его предупреждали, требуя уехать, потом сожгли машину, а потом убили. Тот был военным пилотом в армии Асада, и после убийства оппозиция заявила, что его убил мухабарат (обозначение спецслужб в арабских странах) за то, что дезертировал из сирийской армии. «Но я-то знаю…» — грустно заключил Тарик. Минометные и артиллерийские обстрелы действительно бывают — как правило, на взаимной основе: одна из сторон обстреливает позиции другой стороны, после чего противник пытается в отместку «накрыть» кварталы, где расположен зачинщик.

Несмотря на отсутствие видимых признаков войны в Дамаске, город наводнен полицей и агентами в штатском. В сопровождении оппозиции я еду снимать одну из демонстраций-флэшмобов в пригороде Берже. На улице постепенно собираются группы молодежи, которые вдруг обьединяются в толпу, вытаскивают флаги оппозиции и бегут, скандируя анти-асадовские лозунги.

Все завершается за полминуты — толпа разбегается в разные стороны, а я в сопровождении нескольких активистов двигаюсь к такси. В этот момент на нас нападают несколько человек в штатском, просто стоявших до этого на улице, и после короткой схватки я оказываюсь в машине полиции. 3 часа меня держат в отделении полиции Берже, но после допроса мухабарат, дежурных ответов «Я никого из них не знаю» и «на демонстрации оказался случайно», звонков в посольство и министерство информации меня, наконец, отпускают.

Информация об задержании сначала через демонстрантов прошла по социальным сетям, через которые действует оппозиция, а потом попала в ленты новостей, что дало возможность подобраться ближе к истокам движения — проверку прошел. Через серию встреч я выхожу, наконец, на одного из лидеров подпольной оппозиции в Дамаске. Мы встречаемся в небольшом офисе в центре Дамаска. «Ахмед» предельно откровенен — я получаю ответы на все мои вопросы и даже больше. Умный, получивший образование в Лондоне, владелец бизнеса в сфере IT, Ахмед был в движении с самого начала — с февраля 2011-го.

На безупречном английском почти без акцента он рассказывает:
«Понимаешь, у нас было несколько групп в начале. Ну так, интеллигенция, разговоры о политике, сам знаешь. В основном люди были образованные, с опытом жизни за рубежом, многие имели там семьи. В феврале те из них, у которых семьи жили в Турции и Египте, стали говорить, что нам нужно что-то организовать — деньги и освещение в СМИ не проблема. Один из моих друзей начал приглашать меня в американское посольство. Я не пошел. Именно тогда наша группа откололась — мы не понимали, что происходит и с какой целью. Но мы продолжили работу самостоятельно, координируя с ними. Первой нашей акцией была демонстрация у ливийского посольства против Каддафи. Мы просто хотели посмотреть, что мы в принципе можем. Ты же сам понимаешь, что демонстрация против Каддафи — это завуалированная демонстрация против Асада. И именно тогда произошел перелом — мы впервые не подчинились полиции и оказали ей сопротивления. Это раньше было немыслимо — полиция олицетворяла власть. Если ты толкаешь полицейского, то ты пытаешься толкнуть всю государственную машину. Теперь мы увидели, что они нас боятся. И страх власти, сковывавший меня всю сознательную жизнь, исчез. Мы поняли, что мы можем многое.

Следующей нашей акцией было распространение слухов. 21-го марта в Сирии отмечается день Матери. И мы в ряде районов распустили слух, что жена президента Асада Асма раздаст всем женщинам по 5 тысяч лир (около 100 долларов). Это был отличный способ проверить реакцию населения на слухи и подпитать недовольство властью. Асма — одна из богатейших женщин Сирии, и известна своими благотворительными акциями. 10-го марта, когда мы «назначили» раздачу денег, около 500 женщин собралось около вокзала Хиджаз в ожидании подарка. Когда полиция сказала им уходить, они не поверили им и продолжили стоять и ждать в магазинах и аптеках вокруг площади. Только к вечеру они, наконец, разошлись.»

«Погоди,» — прерываю я его,- «А как вы вообще дошли до этого? Это же довольно сложная технология…» Ахмед теряется: «Не знаю, это делали не только мы, но и другие группы. Я не знаю, откуда это пошло. Но я знаю, что, когда в марте начались выступления в Дераа, то несколько групп поехали туда в деревни вокруг города уговаривать сельских жителей принять участие в митингах.»

В Дераа полиция задержала около 10 подростков, разрисовывавших антиправительственными лозунгами стены зданий. Тут же по городу пошел слух, что в здании полиции им вырывают ногти. Перед полицией собралась толпа родственников, друзей, знакомых и просто сочувствующих, которая потребовала выдать им подростков. Доказательств того, что задержанным действительно вырывали ногти нет до сих пор, но в результате отказа полиции выдать детей родителям по всему городу начались беспорядки, в ходе которых был сожжен суд и местная телестанция. В ходе волнений полиция применила оружие. Слухи об этом разошлись по всей Сирии и вызвали новую волну демонстраций в Дамаске.

Ахмед продолжил: «Следующим переломным моментом стала демонстрация в Латакии в апреле. Никто сейчас не знает, с чего все началось, но факт в том, что на демонстрацию вышли сунниты. Алавитское меньшинство, напуганное слухами о погромах, собрало свое ополчение из молодежи, которые первыми напали на суннитскую демонстрацию. Пролилась кровь.»

С этого момента религиозные меньшинства (алавиты и христиане) откололись от революции. Двумя важнейшими событиями апреля стали этот раскол и вовлечение сельского населения в события в городах. Также 22-го и 29-го апреля прошли большие демонстрации в Дамаске, в которых впервые принял участие городской средний класс.

«Понимаешь, в этом районе люди живут богатые, но из деревни,» — говорит Ахмед. «То есть люди простые, без образования?» — уточняю я.

«Ну да…- нехотя соглашается он, — мы на этом хорошо сыграли».

В апреле и в начале мая начались волнения в Хомсе. Здесь все развивалось тоже по своему сценарию. Напряженность между религиозно-этническими группами в городе нарастала давно. В Хомсе в отличие от других городов Сирии практически не осталось смешанных кварталов — город четко делился на районы по признаку религиозной принадлежности. Примерно 30% населения составляли алавиты, еще 30 — бедуины-сунниты – эмигранты, переселившиеся в Хомс из пустыни, а оставшейся частью были так называемые хомси — потомственные горожане-сунниты.

Алавитская молодежь, узнав о событиях в Латакии, начала нападать на бедуинов. Те в свою очередь традиционно имели оружие, которое и не замедлили применить. За одну неделю в городе погибло до 10 человек. Хомси, районе которых находился между бедуинами и алавитами, вышли на мирную демонстрацию против насилия в городе, но по неясной сейчас причине полиция открыла стрельбу. Погибло около 50 человек. В город ввели армию и воюющие общины насильственно примирили друг с другом. Постепенно к маю все затихло, мертвые были похоронены, но ничего не было забыто.

Ахмед продолжил:» Май был спокойным везде, кроме Хамы. Учитывая прошлые волнения там (1982-го года, подавленные Хафезом Асадом), Хама имела привилегии по сравнению с другими городами: там можно было протестовать и проводить демонстрации при условии, что демонстранты не выходили за пределы города. К началу июня режим начал уставать от проблем в Хаме, и в город были введены войска. За первую неделю июня там погибло 67 человек. С этого момента люди начали требовать не свободы, как ранее, а ухода Асада». Ахмед замолчал.

«А что было потом?»
«А потом мы потеряли контроль… Ситуация начала развиваться сама по себе, и уже ни правительству, ни нам было не под силу ее контролировать. Мы продолжали проводить небольшие акции, подталкивая ситуацию в нужном направлении. Например, мы окрашивали цвет воды в фонтанах в ярко-красный цвет, и получался фонтан крови. Или в тех районах, где из-за присутствия полиции невозможно было проводить демонстрации, мы ставили колонки с революционной музыкой и призывами, подключенные к аккумулятору, чтобы полиция долго искала источник звука.»

«А что сейчас?»
«Сейчас мы работаем в основном в интернете. Так как большинство акций организовывается в Фэйсбуке, то крайне важно, чтобы там постоянно была свежая информация, и полиция не могла попасть в закрытые группы. Существует много мелких закрытых групп, администратор каждой из которых находится за рубежом в целях безопасности. Настоящие имена использовать запрещено — оппозиционеры знают друг друга только по никам в сети. После каждой демонстрации участвовавшие в ней обязаны в течение часа отметиться, что они здесь. Если кто-то не отметился, это означает, что он скорее всего арестован.

Тогда админ немедленно исключает его из закрытой группы, чтобы полиция не могла зайти через его аккаунт. В течение 24-х часов информация переправляется в главный офис Фэйсбука в США, где полностью стирают аккаунт со всей чувствительной информацией в нем. Это не входит в правила Фэйсбука, но нам удалось с ними договориться об исключении. Поэтому мы говорим нашим активистам — говорите что хотите, терпите избиения и пытки, но не выдавайте пароль к вашему аккаунту в течение 24-х часов. Mы создали супергруппу, куда входят только админы более мелких групп. Информация от них стекается в главную группу, откуда репостится по цепочке во все остальные группы. Ну а для документирования демонстраций и действий полиции мы используем, например, вот это…»

Он достает из сейфа камеру размером меньше спичечного коробка. «Она прячется в одежде. Хватает обычно на 1,5 часа записи. В Сирии такого, конечно, не достать — пришлось за рубежом заказывать».

В отличие от многих оппозиционеров Ахмед может точно ответить, почему он хочет свержения Асада:»Сначала мы думали, что к власти пришел молодой новый президент, который сможет модернизировать страну. Но в 2006-м году, когда у нас были выборы, я увидел избирательный плакат в поддержку Асада на горе «Мы любим Башара». Что за черт? Почему я должен его любить? Именно тогда я понял, что он ничем не лучше своего отца Хафеза.»

У ситуации, сложившейся в Сирии, существовует и экономическая подоплека: отец действующего президента Сирии Хафез Асад крайне осторожно обращался с гремучей смесью наций и сект, которую представляет собой Сирия. Он запрещал алавитам заниматься крупным бизнесом, сделав из них служивое сословие. Распределение власти в Сирии происходило следующим образом: алавиты имели политическую власть, а сунниты обладали экономической. С приходом Башара все изменилось — служивые активно пошли в крупный бизнес, нарушая традиционные границы и задевая интересы богатых суннитских кланов.

На следующий день Министерство информации повезло группу журналистов в город Дераа, с которого и началась гражданская война в Сирии. Визит был оформлен в том же советском духе, как и остальной антураж асадовской Сирии. Встреча с хитро улыбающимся губернатором провинции, посещение выставки конфискованного оружия якобы иностранного происхождения, где были представлены заржавевшие винтовки с штыком и берданки времен первой мировой, а под конец посещение демонстрации в поддержку Башара Асада. «Люди туда приходят совершенно добровольно, я даже не знаю, где они проходят, эти демонстрации. Просто собираются и выражают поддержку президенту,» — уверяла нас Абир.

Под серым низким небом на сцене в мощном звуковом сопровождении из колонок грустно водили хоровод несколько пионеров с портретами Асада. Громкоговоритель иногда выкрикивал кричалки в его поддержку. Было очевидно, что устаревшая государственная машина Сирии не в состоянии справиться с теми технологиями массового уничтожения, которые были против нее применены.

Прямых доказательств иностранного вмешательства в Сирии не существует, однако, уже много лет агенства по развитию стран Европы и США финансируют такие организации, как Association for progressive communications и Spiderweb, разрабатывающие алгоритмы использования информационных технологий с целью продвижения демократии. Хрупкий конфессиональный мир, в течение десятилетий поддерживавшийся железной рукой Асадов, рухнул навсегда. Ежедневно увеличивающаяся гора трупов с каждой стороны конфликта в стране, где семейные и дружеские отношения очень сильны, требует отмщения. Одна из самых мирных стран Ближнего Востока стала ареной кровавого геополитического передела. Я задаю вопрос Ахмеду:»И что теперь? Что будет с Сирией в будущем?»

Тот отвечает, подумав:»То, что произошло в Ливии — для нас сценарий мечты. Потому что у нас все будет намного-намного хуже. Слишком много крови пролито, и слишком мы все здесь разные…»

В мой предпоследний день в Сирии я сам получаю возможность убедиться в том, какого накала достигло противостояние. В районе Аль-Маззе проводились похороны 3-х человек, убитых во время демонстрации в предыдущий день. Похороны — это единственный шанс для полулегальной демонстрации, когда люди могут собраться на улице, чтобы пронести тела погибших до мечети и потом на кладбище. В обычных случаях собрания свыше 5 человек запрещены..

На проспекте, соединяющем мечеть с кладбищем, собралось не меньше 10 тысяч человек. После проноса тел на кладбище собравшиеся начали скандировать «Аллах благословляет Свободную сирийскую армию!», и полиция немедленно открыла огонь из автоматов прямо по людям. Толпа схлынула, и на дороге осталось лежать несколько человек в крови. Впрочем, демонстранты быстро их утащили с собой, т.к. попадание в государственную больницу с демонстрации сулит в Сирии мало хорошего. После «зачистки» по району пошли так называемые «шабиха» — преимущественно алавитское ополчение, помогающее полиции. Вооруженные дубинками и ножами, они избивали попавших на их пути. Мы смогли выбраться из блокированного района только спустя 3 часа.

Перед отьездом ко мне попали списки хирургических инструментов и материалов, которые предписывалось закупить, — оппозиция разворачивала тайные полевые госпитали в Дамаске. «Следующая неделя будет жаркой,» — пообещал Ахмед. Битва за Дамаск вступила в решающую стадию.


Источник

Категории: Стена| тени

Метки: , , ,